16.10.2019

Един в двух лицах

Появился он в конце двадцатый годов прошлого века в московской редакции газеты «Гудок». Когда здание уже покинули жаждавшие гонораров гиены пера 'с бараньей прической и нескромным взглядом' наступил тот особенный час рождения.

Оставались лишь свои: штатные корреспонденты, стажёры и начинавшие шаркать мокрыми тряпками в истоптанных бесчисленными ногами коридорах уборщицы. В кабинетах туманом истаивал табачный дым. Усталые, покрасневшие глаза через силу вчитывались в строчки послезавтрашнего материала из будней железнодорожников. Завтрашний номер уже в печати. Здесь знают будущее. Стояла особенная, 'динамическая' тишина: скрип стула под уставшей хранить одну и ту же позу частью тела, постукивание карандаша по столешнице, вздох, истошный визг грифеля по бумаге... Чушь и галиматью долой!

В комнату, где создавалась четвертая полоса "Гудка" и ради этого безжалостно кромсались рабкоровские заметки, зашёл фельетонист, которого сотрудники называли запросто "Валюн" (свои материалы он подписывал звучно и в стиле революционного времени - "Старик Соббакин", с двумя "б"!). Валюн почитался метром среди газетчиков и его мнение ценилось.

«Давно пора открыть мастерскую советского романа", - заявил он, – "я буду Дюма-отцом, а вы - моими "неграми", литературными! Буду давать вам темы, вы будете писать романы, а я их потом буду править. Как Дюма-папa. Ну? Кто желает? Только помните, я собираюсь держать вас в черном теле»!

"А тема?", - спросил чрезвычайно насмешливый двадцатишестилетний человек в пенсне с маленькими голыми и толстыми стеклами. У него было немного асимметричное, твердое лицо с румянцем на скулах. Он сидел, вытянув перед собой ноги в остроносых красных башмаках, и быстро писал.

"Отличная тема, – сказал Валюн, – стулья. Представьте себе, в одном из стульев запрятаны деньги. Их надо найти. Чем не авантюрный роман? Есть еще темки… А? Соглашайтесь. Серьезно. Один роман пусть пишет Иля (взгляд на молодого насмешника), а другой ты, братец"!

(Младший брат "Старика Соббакина" сидел под большим листом бумаги, куда наклеивались всяческие газетные ляпсусы: бездарные заголовки, малограмотные фразы, неудачные фотографии и рисунки. Этот страшный лист назывался «Сопли и вопли»).

Валюн быстро набросал стихотворный фельетон и растворился в дебрях "Дворца Труда" (тут квартировалась редакция). А его младший брат и Иля вышли в коридор, где состоялся следующий разговор (обращались молодые люди друг к другу на «вы»):

— Ну что, будем писать?

— Можно попробовать.

— Тогда начнем сразу. Вы один роман, а я другой.

Иля (раздумчиво): — А может быть, будем писать вместе?

— По главам, что ли?

— Нет, – попробуем писать вместе, одновременно, каждую строчку вместе. Понимаете? Один будет писать, другой в это время будет сидеть рядом. В общем, сочинять вместе.

Читатель, вы ведь уже угадали, о ком речь?

Конечно же, это два уроженца славного города Одессы, Илья Ильф и Евгений Петров! Мы только что увидели, как в литературе обрёл своё начало один из самых смешных и популярных романов эпохи советского реализма - "Двенадцать стульев", а за незадачливым "предводителем дворянства и отцом русской демократии" Кисой Воробьяниновым на обширные просторы русской словесности "со стороны деревни Чмаровки" вступил Великий Комбинатор и сын турецко-подданного Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер-бей. Есть, кстати, мнение, что прототипом этого персонажа стал прагматичный и не в меру циничный Валюн.

Кто такой Валюн, известный также как Старик Соббакин? Знаменитый и непотопляемый писатель Валентин Катаев, успевший заслужить два Георгия в Великую войну, повоевавший и за белых, и за красных, чудом избежавший высшей меры пролетарской защиты, не побоявшийся "остро выступить" в защиту Мандельштама. Только не белел еще одинокий парус его произведений, и гимназист Петька Бачей с другом Гавриком, списанный частью с самого Вальки, частью с младшего брата Жени не прятали матроса с "Потёмкина" от царской охранки.

Вообще, к настоящим писателям их героев приводит сама жизнь. Так, Евгений Катаев (Петров – его литературный псевдоним) оказался главным действующим лицом повести Казачинского "Зелёный фургон", по которой снят одноимённый фильм с молодым тогда ещё Харатьяном. Это Женя Катаев три года был инспектором одесского УГРО и гонялся за самогонщиками, ворами и бандитами. Будущий мастер очерка ничего не написал про эти страшные годы. Лишь иногда вспоминал: "Я перешагивал через тела умерших от голода людей и производил дознание семнадцати убийств. Я тогда не думал о будущем. Считал, мне осталось жить три-четыре дня. Много - неделю".

Итак, автор "Двенадцати стульев" родился дважды. Под видом Ильи Ильфа (Иехиель-Лейба, у богуславского мещанина Арье Бениаминова Файнзильберга и его жены Миндли) 15 октября 1897 года. В качестве Евгения Петрова - 13 декабря 1902.

Ильф, со свойственной ему иронией, дал следующий комментарий: "Все равно про меня напишут: он родился в бедной еврейской семье". Уже с младенческого возраста автор начал вести двойную жизнь. В то время как одна половина барахталась в пеленках, другой уже было шесть лет и она лазила через забор на кладбище, чтобы рвать сирень.

В середине двадцатых годов прошлого века разрозненным частям автора удалось, как мы уже знаем, встретиться в редакции "Гудка" и создать единый творческий дуэт, которому два романа подарили если не бессмертие, то долголетие.

"Очень трудно писать вдвоем. Надо думать, Гонкурам было легче. Все-таки они были братья. А мы даже не родственники. И даже не однолетки. И даже различных национальностей: в то время как один русский (загадочная славянская душа), другой еврей (загадочная еврейская душа)", - сообщал потом Евгений.

Написано друзьями-соавторами было много: очерки, фельетоны, рассказы, повести и даже сценарии к фильмам!

Мало кто знает, что популярнейший в стране Советов фильм "Цирк" режиссёра Александрова с Любовью Орловой в главной роли снят по сценарию нашего неугомонного дуэта и примкнувшего к ним Валюна. Однако, троица авторов рассчитывавшая на комедию, решила, что Александров слишком вольно обошёлся с текстом, выкинув смешное и добавив мелодрамы, и потому потребовала убрать свои имена с афиш.

Ильф и Петров писали бойко, смешно, бесстрашно. От них доставалось бюрократам, тунеядцам, выжигам от науки и искусства.

Не щадили они и собратьев по перу. Вспоминают, что, издавший "Роковые яйца" Булгаков в редакции "Гудка" подвергся дружным нападкам сотрудников за насмешки над советской действительностью. Общая тональность порицаний была: не понимаешь - не пиши, а кусать руку, кормящую тебя, низко! Атмосфера накалялась.

И тут раздался спокойный голос Ильфа: "Что вы хотите от Миши? Он только-только, скрепя сердце, признал отмену крепостного права. А вам надо сделать из него строителя нового общества! Тут надо подождать". Все, включая Михаила Афанасьевича, дружно рассмеялись. И начавшаяся было ссора умерла в зародыше.

Во всех произведениях дуэта, вышедших в эпоху радикальных перемен (менялось всё - от общественного устройства, до одежды, причёсок, самого языка) сквозной мыслью проходит один призыв к читателю, звучащий и за смехом, и за лирикой: не гонитесь за химерами, за иллюзиями. Ведь упустите главное — а жизнь не будет ждать, пройдёт, унесётся прочь. Большой Мир и маленький мирок.

В большом мире людьми двигает стремление облагодетельствовать человечество. Маленький мир далек от таких высоких материй. У его обитателей стремление одно — как-нибудь прожить, не испытывая чувства голод и пока в большом мире идет яростная дискуссия об оформлении нового быта, в маленьком мире уже всё готово: есть галстук "Мечта ударника", толстовка-гладковка, гипсовая статуэтка "Купающаяся колхозница", и дамские пробковые подмышники "Любовь пчел трудовых".

Так, работая для "Литературки", "Огонька" и "Крокодила", путешествуя по далям и весям Родины, Европы и Соединенных Штатов (после этого вояжа была написана "Одноэтажная Америка"), наши герои, а с ними и единый в двух лицах автор добрались до середины тридцатых годов. В воздухе мира давно чувствовался запах пороха, на Родине, молодой, и, казалось бы, такой прекрасной, шли аресты. Люди самой свободной страны писали доносы. Писали на Ильфа и Петрова? Да наверняка! У обоих происхождение не пролетарское, родственники со стороны жён тоже сомнительные. (Да, уже появились жёны, и жёны любящие и любимые. Петров, например, выбрал себе в спутницы жизни дочь чаеторговца Валю Грюнзальд, ставшую прототипом танцовщицы Суок в сказке Юрия Олеши "Три толстяка"). И такое себе позволяют про ответственных, и, даже, между прочим, партийных товарищей! А писательская среда была беспощадна - это в полной мере испытал на себе тот же Булгаков.

Вот свидетельство самого двоякого автора:

Да, смеяться нельзя! И улыбаться нельзя! Сатира не может быть смешной, – сказал строгий товарищ и, подхватив под руку какого-то кустаря-баптиста, которого он принял за стопроцентного пролетария, повел его к себе на квартиру.

Повел описывать скучными словами, повел вставлять в шеститомный роман под названием: «А паразиты никогда!»

Все рассказанное – не выдумка. Выдумать можно было бы и посмешнее.

Но то опасное время было милостиво к друзьям-одесситам. Они жили по соседству, и ни в одну из квартир не пришли с обыском, не показали ордер на арест и никуда никого не увели. Однако время всё же проявило своё коварство и жестокость. Ильф болел. Туберкулёз. Вот откуда постоянный красный румянец на щеках и покашливание. Четыре дня врачи боролись за его жизнь, а Женя без конца таскал из аптеки кислородные подушки.

И вот друга и соавтора больше нет - осталась лишь память, боль и записные книжки, куда Илья заносил в своей насмешливой манере подмеченные в жизни события. В его кармане всегда была какая-нибудь книжечка, заполненная то до последнего листа, а то несшая лишь несколько записей.

Потом они будут изданы: Илья Ильф, "Записные книжки".

Двое молодых. На все жизненные явления отвечают только восклицаниями: первый говорит - "жуть", второй - "красота".

Борис Абрамович Годунов, председатель жилтоварищества.

Местные жители красивы, статны, но жадны. Слова не скажут даром. Даже за справку (устную) взяли 10 коп. Это не люди, а пчелки. Они трудятся.

Судя по сообщениям о нищих, можно подумать, что легче всего разбогатеть, сделавшись нищим.

Напился так, что уже мог творить различные мелкие чудеса.

Сильное родство душ и мышления опасно, читатель, ибо ему есть цена.

"С уходом Ильфа словно не стало части меня. Я теперь всё время одинок", — признался как-то другу Евгений.

Преодолевая боль утраты, он много работает, пишет, становится главным редактором журнала "Огонёк", а ещё много ездит — Дальний Восток, Камчатка, стройки, заводы. Опять Европа — уже под властью фашистов.

Сколько понадобилось Гитлеру издевательств и поборов, как превосходно удалось отрегулировать систематическое многолетнее недоедание (на грани голода), как сильно завинтить пресс духовного удушения, чтобы превратить веселую, общительную берлинскую толпу в этих безмолвных одиночек, уныло бредущих по улицам. Исчезли компании. Исчезла видимая связь между людьми. Людей нет. Есть человеки. И каждый замкнут в самом себе. По улицам идут несгораемые шкафы мыслей и чувств. И кажется, что шифр от этих шкафов, ключи к ним утеряны навеки.

С началом Великой Отечественной Евгений Петров, как и его брат Валюн — военный корреспондент Совинформбюро. Фронт, бои, потери, прорыв блокады Севастополя на линейном корабле "Ташкент", авиация Кольского полуострова...

Вернувшись в номера гостиницы "Москва", где жили корреспонденты, Петров зашёл к Константину Симонову одолжить непромокаемый плащ — предстояла новая поездка. Пообещав, что взятый у Симонова плащ будет возвращён в сохранности, он полушутя добавил: «Или не ждите никого, или ждите нас обоих».

2 июня 1942 года пассажирский "Дуглас", везший военкоров в столицу, уходя от вражеского истребителя, врезался в холм в бескрайней донской степи. Когда наши нашли обломки самолёта, Евгений Катаев (Петров) был ещё жив. В его полевой сумке лежал неоконченный очерк о Севастополе. Последние написанные слова были такими: «Возможно, что город всё-таки удержится. Я уже привык верить в чудеса»!

Вот и всё? И закончил свою жизнь необычный, двоякий автор?

Это вряд ли!

Уже после ухода последней его составляющей, в 1943 году был снят военный фильм "Воздушный извозчик", где сценаристом значится Евгений Петров.

И вообще, я надеюсь, что автор практически бессмертен!

Как только помянут Остапа Бендера, Кису, Балаганова и Паниковского, как только рука потянется к "Двенадцати стульям", "Золотому телёнку", "Записным книжкам" или к "Необыкновенным историям из жизни города Колоколамска", тут и зайдут к вам два молчаливых внимательных, насмешливых человека. Почему молчаливых? Всё что могли, они уже сказали.

Теперь дело за вами, читатель!

Источники:

1. stmegi.com