Введение

" - Скажите,- спросил нас некий строгий гражданин из числа тех, что признали Советскую власть несколько позже Англии и чуть раньше Греции,- скажите, почему вы пишете смешно? Что за смешки в реконструктивный период? Вы что, с ума сошли? После этого он долго и сердито убеждал нас в том, что сейчас смех вреден.

- Смеяться грешно! - говорил он.- Да, смеяться нельзя! И улыбаться нельзя! Когда я вижу эту новую жизнь, эти сдвиги, мне не хочется улыбаться, мне хочется молиться!

- Но ведь мы не просто смеемся,- возражали мы.- Наша цель - сатира именно на тех людей, которые не понимают реконструктивного периода.

- Сатира не может быть смешной,- сказал строгий товарищ и, подхватив под руку какого-то кустаря-баптиста, которого он принял за стопроцентного пролетария, повел его к себе на квартиру.

Повел описывать скучными словами, повел вставлять в шеститомный роман под названием: "А паразиты никогда!"".

"Все рассказанное - не выдумка,- огорченно замечают Ильф и Петров, приведя этот диалог в предисловии к "Золотому теленку".- Выдумать можно было и посмешнее..."

Все рассказанное действительно не было выдумкой, и в записях Ильфа, сделанных "для себя", можно найти полную фамилию строгого гражданина. В романе писатели его не назвали. Дело-то было не в нем.

В 1932 г. Ильф и Петров иронически заполняли анкету, которую предложила им "Литературная газета". "Ваш любимый читатель?" - был задан им вопрос.- "Трамвайный пассажир,- ответили они.- Ему тесно, больно, его толкают в спину, а он все-таки читает. О, это совсем не то, что железнодорожный пассажир. В поезде читают, потому что скучно, в трамвае - потому что интересно". Это был их читатель - человек, который с упоением читает книжку, ухватившись за кожаную петлю в битком набитом трамвае - фантастическом московском трамвае начала 30-х годов, и наслаждается, и смеется, не чувствуя, что его толкают со всех сторон, что он, может быть, проехал остановку.

Но книга, которую можно читать в трамвае, книга, которую читают в обеденный перерыв, между делом, в очереди, книга, которую читают и перечитывают не только подряд, но и с середины, остроту из которой повторяют в быту, а отрывок пересказывают как анекдот в кругу приятелей, книга, чтобы понять которую не надо быть знатоком искусства, не надо даже обладать изощренным чувством юмора, а лишь самой обыкновенной, здоровой человеческой любовью к смеху,- все это казалось слишком просто, слишком легко, увлекательно и доступно, чтобы принадлежать к большому искусству.

Произведения Ильфа и Петрова приходили к читателям сразу, хотя в первые годы равнодушно замалчивались критикой. Они безошибочно находили тех, кому были адресованы, подтверждая устное изречение Ильфа, что если произведение напечатано, все равно оно найдет читателя. Популярность Ильфа и Петрова была совершенно замечательна. Но, как ни парадоксально, именно популярность эта мешала росту настоящей, глубокой славы, мешала современникам оценить все значение творчества Ильфа и Петрова.

Теперь мы перечитываем их романы снова и снова. И каждый раз они раскрывают перед нами все новые свои глубины, и каждый раз мы чувствуем, что содержание и мысли этих романов нельзя уложить в геометрический чертеж, что разными людьми они неизбежно будут восприниматься и трактоваться по-разному, что в зрелости или в старости они предстанут перед нами иными, чем в юности, и вызовут иные раздумья. Так бывает только с подлинно художественными произведениями - оригинальными и правдивыми.

Но понадобилось много времени, прежде чем стало ясно, что за увлекательной, словно безыскусственной простотой этих произведений скрывается настоящее знание жизни, что изящная непринужденность - результат огромного таланта п мастерства. Понадобилось много времени, прежде чем стало ясно, что перед нами не просто талантливая беллетристика, а произведения большой художественной ценности и что это не только большие писатели, но и обладатели редкого и любимого всеми таланта - таланта сатирико-гомористического, связанного с именами Сервантеса и Гоголя, Гашека и Марка Твена.

все девушки Иркутска