Во вкусовом комбинате "Щи да каша" никто так ничего и не узнал о замечательном событии, происшедшем в стенах этого почтенного пищевого учреждения.
Глава "Щей да каши" товарищ Аматорский, оказавшийся виновником происшедшего, засекретил все до последней степени. Не быть ему, Аматорскому, главою учреждения, если какой-нибудь злой контрольный орган пронюхает о совершившемся.
У Аматорского были самые благие намерения. Хотелось ему одним взмахом определить способности своих подчиненных, выделить способных и оттеснить на низшие ступени служебной лестницы глупых и нерадивых.
Но как в массе служащих отыщешь способных? Все сидят, все пишут, все в мышиных толстовках.
Однажды, прогуливаясь в летнем саду "Террариум", товарищ Аматорский остановился у столика, где под табличкой "Разоблачитель чудес и суеверий, графолог И. М. Кошкин-Эриванский" сидел волосатый молодой человек в очках с сиреневыми стеклами и определял способности граждан по почерку.
Помедлив некоторое время, товарищ Аматорский своим нормальным почерком написал на клочке бумаги:
"Тов. Кошк.-Эриванскому. На заключение".
От графолога не скроешь
Когда графолог получил эту бумажку, глаза его под сиреневыми стеклами засверкали. Определить характер Аматорского оказалось пустяковым делом.
Через пять минут глава "Щей и каши" читал о себе такие строки:
"Вы, несомненно, заведуете отделом, а вернее всего, являетесь главою большого учреждения. Особенности вашего почерка позволяют заключить, что вы обладаете блестящими организаторскими способностями и ведете ваше учреждение по пути процветания. Вам предстоит огромная будущность".
- Ведь до чего верно написано! - прошептал товарищ Аматорский.- Какое тонкое знание людей! Насквозь проницает, собака. Вот кто мне нужен. Вот кто поможет мне определить способности щи-да-ка-шинцев!
И Аматорский пригласил И. М. Кошкина-Эриванского к себе в учреждение, где задал ему работу. Кошкин должен был определить по почерку служащих, кто к чему способен. Расходы (по полтиннику за характеристику) были отнесены за счет ассигнований на рационализацию.
Три дня и три ночи корпел И. М. Кошкин-Эриванский над почерками ничего не подозревавших служащих. И, совершив этот грандиозный труд, он открыл перед товарищем Аматорским книгу судеб.
Все раскрылось перед начальником ЩДК.
Добрый Кошкин-Эриванский никого не "закопал". Большинство служащих, по определению разоблачителя чудес и суеверий, были людьми хотя и средних способностей, но трудолюбивыми и положительными. Лишь некоторые внушали опасение ("Способности к живописи", "Наклонность к стихам", "Будущность полководцев").
И один лишь самый мелкий служащий - Кипяткевич получил триумфальный отзыв. По мнению Эриванского, это был выдающийся человек.
"Трудно даже представить себе,- писал Кошкин каллиграфическим почерком,- каких вершин может достигнуть данный субъект. Острый, проницательный ум, ум чисто административный характеризует этого
индивидуума. Оригинальный наклон букв свидетельствует о бескорыстии. Довесок к букве "щ" говорит о необыкновенной работоспособности, а завиток, сопровождающий букву "в",- о воле к победе. Нельзя не ждать от этого индивидуума крупных шагов по службе".
Когда Кошкин-Эриванский покидал гостеприимное ЩДК, на лестнице его догнал Кипяткевич и спросил:
- Ну как?
- Такое написал,- ответил Кошкин,- что пальчики оближешь.
Кипяткевич вынул кошелек и честно выдал разоблачителю чудес и суеверий обусловленные пять рублей.
Немедленно вслед за этим Кипяткевича позвали в кабинет самого Аматорского.
Кипяткевич бежал в кабинет весело, справедливо ожидая отличия, повышения и награды.
Из кабинета он вышел, шатаясь. Аматорский почему-то распек его и пообещал уволить, если он не исправится.
Прочтя о гениальном индивидууме с необыкновенным довеском к букве "щ", Аматорский очень обрадовался. Наконец-то он сыскал змею, которая таилась в недрах учреждения и могла когда-нибудь занять его место.
"Теперь,- сказал он самому себе,- и в отпуск можно ехать спокойно. Прищемил гада!"
1930
1930
Примечание
Довесок к букве "Щ".- Впервые опубликован в журнале "Огонек", 1930, № 16. Подпись: Ф. Толстоевский.
Печатается по тексту Собрания сочинений в четырех томах, том III, "Советский писатель", М. 1939.