Театральная история

Ощущения человека, собирающегося в театр, не сложны, но очень приятны. Утром, на работе, он как бы между делом важно сообщает:

- Сегодня я иду в театр, так что в вечернем культштурме участвовать не смогу.

Дома он с удовольствием слышит, как в соседней комнате жена говорит кому-то по телефону:

- К сожалению, сегодня вечером нас с Павликом не будет дома. Мы с Павликом идем к Мейерхольду. Нет, почему же, в пятом ряду, середина. Мы никогда не сидим дальше пятого ряда.

И хотя Павлик знает, что жена прилгнула, что весьма часто они сидят далековато и на этот раз был куплен пятый ряд потому лишь, что не было мест дешевле, все же ему приятно слышать ее слова. В конце концов чувство гордости не чуждо нашим современникам.

И даже пятилетняя дочка тоненьким голоском кричит с балкона играющим на дворе девочкам:

- Папа и мама идут сегодня на "Три обморока".

- "Тридцать три",- поправляет костлявый Павлик, надуваясь от гордости.- Сколько раз я тебе говорил!

В этот день обедают раньше обычного. Надо спешить, ибо после третьего звонка вход в зрительный зал не допускается. Вообще все эти слова: зрительный зал, третий звонок, либретто, запасный выход, капельдинер - удивительно приятны.

Одеваться начинают за два часа до спектакля. Тут, конечно, выясняется, что пропала запонка, и черт знает, где теперь ее искать, что воротничок плохо выглажен и на нем есть морщинка, что бинокль взяли Власовы и уже месяц не отдают. Просто свиньи, которым никогда не надо делать одолжений. Наконец все улаживается. Запонку находят, воротничок переглаживают, а бинокля никакого не надо, ведь сидеть-то будут в пятом ряду, откуда все прекрасно видно.

Однако в последнюю минуту жена обнаруживает, что спустилась петля на чулке, и принимается ее подымать с медлительностью, приводящей Павлика в негодование. Он стоит в пальто и новой кепке. В другой раз он никогда не пойдет в театр с такой, мягко выражаясь, легкомысленной женщиной.

- Неужели нельзя было раньше посмотреть? - говорит он с дрожью в голосе.- Все пропало.

Но ничего не пропало. Они необыкновенно удачно сели в автобус и поспели в театр как раз вовремя, даже немножко рано. И сейчас все пережитые волнения с запонкой и чулком кажутся очаровательными. Без них, пожалуй, все было бы даже не так интересно и значительно. Нет, что бы ни говорили, а посещение театра - настоящее событие.

Это было восьмого апреля.

Некий доцент Первого московского университета с женой, испытавшие все предтеатральные ощущения, быстро сдали свои пальто, вручили рубль гардеробщику, купили программу, вручили полтинник капельдинерше и побежали в зрительный зал. Еще минута, и они увидят спектакль, о котором так много говорят.

Дальнейшие события будут изложены с протокольной точностью и в той головокружительной последовательности, в какой они развертывались.

- Постойте, постойте,- сказала контролерша у входа,- мы еще посмотрим, какие у вас билеты.

Билеты были наготове, прекрасные билеты, где с юридической педантичностью были указаны и день спектакля, и его час, и номер ряда, и номер места, и название пьесы.

- Вас-то мне и надо,- мрачно сказала контролерша. - Эти билеты аннулированы.

- Как аннулированы?

- Это дело не мое, гражданин. Обратитесь к администрации.

Когда человека называют "гражданином", произнося это слово с металлическими интонациями в голосе, то уже ничего хорошего не ждите.

- Позвольте,- сказал доцент,- билеты у меня правильные, пустите меня в зал, мы опоздаем!

- Я уже вам сказала, гражданин, русским языком. Обратитесь к администрации.

И, отпихнув его, она уже обращалась к другим зрителям:

- Вы можете пройти. А ваши места тоже аннулированы, гражданин. И ваши. Русским языком вам говорят: граждане, обратитесь к администрации.

Началась какая-то чертовщина. Доцент помчался к администратору.

К нему вышел человек в ковбойском наряде, с выражением нечеловеческого спокойствия на молодом лице.

- Пожалуйста, выясните поскорее это недоразумение!- крикнул доцент, горячась.- Уже начался спектакль.

- В чем дело? -сказал ковбой, не теряя хладнокровия.

- Это я вас должен спросить, в чем дело. Безобразие какое!

- Ну так вот,- медлительно продолжал ковбой.- Билеты первых пят,* рядов аннулированы. Понятно?

- На каком основании?

- У нас сегодня смотрят спектакль иностранные дипломаты.

- Ну и пусть смотрят. Очень рад. Но при чем тут я?

- Я ничего не могу сделать, гражданин. Обратитесь к товарищу Бернацкому.

И ковбой удалился в свое ранчо, напротив раздевалки, А в это время в зале уже гремела музыка, шел спектакль.

Администратор

Бернацкий (очевидно, тоже администратор) был в толстовке, но, невзирая на эти мирные одежды, характер имел железный.

- Чего вы волнуетесь? - говорил он, с отвращением глядя на доцента.- Вам уже говорили, спектакль смотрят иностранцы.

- Да, но ведь билеты проданы мне, а не кому-нибудь другому.

- Деньги за билеты можете получить обратно.

- Дело не в деньгах. Раз вы мне продали билет, вы должны дать мне место. Я этого требую.

- Вы ничего не можете требовать. Билеты аннулированы.

- Почему же вы об этом не известили заблаговременно? Почему не объявили в газетах? Наконец, если вы не успели объявить в газетах, то почему не вывесили объявления хотя бы на дверях? Нам по крайней мере не пришлось бы раздеваться, покупать программу и вообще выносить все это унижение.

- Не учите меня, как надо оповещать публику. Вас это не касается. Получите свои деньги и уходите.

Услышав этот беспредельно хамский ответ, доцент растерянно оглянулся.

Позади него уже собралась порядочная толпа таких же, как и он, обманутых зрителей. Их было человек сто. Они стояли в полутемном фойе, с ненужными биноклями и программками в руках, изумленные и беспомощные. От них пахло одеколоном и пудрой. Сейчас, в своих шелковых платьях и лучших пиджаках, они чувствовали себя неловко, как голые. Они-то спе-

шили, одевались, завивались, ехали откуда-то издалека - и вдруг нарвались на каких-то полудиких тупиц и нахалов.

- Это возмутительно! - воскликнул доцент.- Я напишу об этом в "Правду". Вы даже не понимаете, что вы делаете.

Администратор расхохотался.

- Можете писать куда хотите. Сказано - и кончено.

Говоря по совести, хотелось дать по морде. Но драться нельзя. И доцент продолжал приводить словесные доводы. Тогда из-за спины администратора выдвинулся совсем еще юный ревнитель порядка.

- Следуйте за мной,- сказал он официально.

- А вы кто такой?

Ревнитель предъявил удостоверение Осодмила. Доцента увели в кабинет, где и потребовали объявить свое звание.

- Вот вы ученый, - рассудительно сказал юноша, ознакомившись с документами,- а бузите. Вы знаете, что вам за такие штуки сделают? Тут иностранцы ходят, а вы беспорядок устраиваете.

- Так ведь это вы устроили беспорядок! - заорал доцент, не помня себя.

После этого была произнесена классическая громовая фраза:

- Пра-а-шу очистить помещение! И доцента выгнали.

Вот, собственно, все, что произошло восьмого апреля в театре имени Мейерхольда на спектакле "33 обморока".

Мы часто и справедливо говорим о том, какой у нас замечательный театр и какой у нас замечательный зритель. Как же случилось, что в одном из наших театров могли так поступить со зрителем? Это произошло потому, что между искусством и прекрасным советским зрителем стали люди с лакейскими душами, люди, для которых слово "иностранец" значит больше, чем гордые слова "советский гражданин".

Вызывает ярость то, что произошло вечером восьмого апреля.

Легко себе представить, как будут оправдываться эти люди.

- Что, собственно, случилось? Ну, пришли! Ну, ушли! Ведь деньги они могли получить обратно! Подумаешь, амбиция!

А дело не в амбиции. Дело в достоинстве советского гражданина, которого никому не позволено унижать. Дело в правах наших граждан, правах, которые никто не смеет стеснять. Унижение советского гражданина есть унижение достоинства всей страны и преступление против существующего в ней порядка. Надо прокуратуре заняться наконец такого рода преступлениями. Это представляет крупнейший общественный интерес.

В Советском Союзе к иностранцам - и к дипломатам, и к путешественникам, и к специалистам - относятся с величайшей корректностью. Мало того, с общепризнанным гостеприимством. Но это не значит, что под видом заботы об иностранцах кто бы то ни было получил право наносить ущерб советским гражданам.

И описанное здесь, казалось бы, простенькое происшествие на самом деле имеет большое политическое значение.

1935

Примечание

Театральная история.- Впервые опубликован в газете "Правда", 1935, № 119, 30 апреля.

Печатается по тексту Собрания сочинений в четырех томах, т. III, "Советский писатель", М. 1939.

"33 обморока" - спектакль из водевилей А. П. Чехова.