Часть четвертая. "Золотой штат"

Глава тридцатая. Рекорд миссис Адамс

На границе Калифорнии нас остановили у инспекторской станции, обсаженной небольшими кактусами, и обыскали автомобиль.

В Калифорнию нельзя провозить ни фруктов, ни цветов. Калифорнийцы боятся, что в их штат могут занести бактерии, вызывающие болезни растений.

Инспектор наклеил на ветровое стекло нашего кара ярлык с изображением неестественно синих далей и зеленых пальм, и мы очутились в Калифорнии, в "Золотом штате".

Продолжалась пустыня

Однако, проехав инспекторский домик, никаких пальм мы не нашли. Продолжалась пустыня, такая же величественная и прекрасная, как в Аризоне, Неваде и Нью-Мексико. Только солнце стало горячей и появилось много кактусов. Целый лес кактусов торчал из песка по обе стороны дороги. Кактусы были большие, величиной с яблоню. Их ветви, такие же толстые, как самый ствол, казались искалеченными в пытке, как бы обрубленными до локтя, растопыренными руками.

Так прошло полдня. Мы позавтракали бананами и орехами, как обезьяны. Дорога переходила с плато на плато, неуклонно повышаясь. Кактусы исчезли так же внезапно, как и появились. На горизонте показалась решетчатая башня. За ней - вторая, потом третья. Они походили на боевые машины марсианских воинов. Мы пересекли линию высокого напряжения, построенную для передачи тока со станции Боулдер-дам в Калифорнию. Электричество мерно шагало через пески и холмы пустыни.

- Сэры,- спросил мистер Адамс,- у вас звенит в ушах? Признавайтесь.

Мы прислушались. В ушах действительно звенело. Мистер Адамс очень обрадовался.

- Это разреженный воздух,- сказал он.- Пусть это вас не поражает, мистеры. О, но! Мы незаметно забрались на довольно большую высоту. Но я думаю, что это последний наш перевал.

Мистер Адамс, как и всегда, оказался прав.

Вскоре мы стали спускаться по красивой извилистой дороге вниз - в новую пустыню. Мы увидели ее с очень большой высоты. Она была совсем не похожа на те пустыни, к которым мы успели привыкнуть за неделю. Окутанная легким туманом испарений, она проявлялась постепенно, с каждым новым витком дороги. Мы осторожно съезжали все ниже и ниже. После большого перерыва снова началась жизнь: вспаханные поля, оросительные каналы, зеленая озимь, длинные, уходящие в туманный горизонт коричневые виноградники и нефтяные вышки города Бекерсфильда. Был декабрь. Появились пальмы, деревья, девушки в юбках и девушки в брюках. Девушки в своих длинных широких брюках из тонкой шерсти и с легким платочком на шее были признаком того, что близок Голливуд. Это кинематографический стиль - ходить в таких брюках. В них - просторно и удобно.

Эта часть Калифорнии - орошенная пустыня. Если Калифорнию лишить орошения на одну лишь неделю, она превратится в то, чем была,- в пустыню. Если не полить цветов один день, они пропадут.

- Нет, серьезно, сэры! - вскричал мистер Адамс.- Калифорния - это замечательный штат! Здесь принципиально не бывает дождя. Да, да, да - именно принципиально. Вы просто оскорбите калифорнийца, если скажете ему, что здесь возможен дождь. Если же в день вашего приезда дождь все-таки идет, калифорниец страшно сердится, пожимает плечами и говорит: "Это что-то непонятное. Живу здесь двадцать лет, здесь у меня одна жена умерла, а другая заболела, здесь у меня дети выросли и кончили гай - скул, а дождь вижу в первый раз!" Нет, правда, сэры. Вы не хотите понять, что такое Калифорния. Уверяю вас - дождь здесь все-таки бывает!

Бекерсфильдские нефтяные вышки, в отличие от оклахомских, металлических, были сделаны из дерева. Здесь более старые месторождения нефти. И опять, рядом с вышками, мы увидели жалкие лачуги. Таков закон американской жизни: чем богаче место, чем больше миллионов высасывают или выкапывают там из земли, тем беднее и непригляднее хибарки людей, выкапывающих или высасывающих эти миллионы.

Впрочем, сосут нефть не только крупные компании. Сосут - так сказать, в индивидуальном порядке - и местные жители, владельцы домиков и фордиков. Они делают скважину рядом с нефтеносными землями компаний прямо в своем садике, в гараже или гостиной и сосут себе полегоньку несколько галлонов в день. Такой способ добычи американцы называют почему-то "дикой кошкой".

Бекерсфильд отличается от сотни виденных нами Галлопов только пальмами. Но это довольно существенная разница: Галлоп с пальмами гораздо приятнее Галлопа без пальм.

Торговля и реклама носят здесь более оживленный характер, чем в пустыне. После бесконечных и однообразных "Пей Кока-кола" здесь чувствовалась нью-йоркская лихость в заботах о потребителе. Хозяин маленькой газолиновой станции при выезде из Бекерсфильда повесил над своим заведением комического человечка, составленного из пустых банок от автомобильного масла. Человечек раскачивался по ветру, гремел и стонал, как одинокое, всеми забытое привидение. И в его стонах явственно слышалось: "Покупайте только пенсильванское масло. Это масло из квакерского штата. Квакеры - хорошие люди, у них не может быть плохого масла!"

А еще дальше, над ремонтной автомобильной станцией ("сервис - стейшен"), висел такой залихватский плакат, что мистер Адамс, заметивший его первым, громко забил в ладоши и крикнул:

- Бекки! Стоп здесь!.. Да, да, сэры,- сказал он,- вы должны вдуматься в этот плакат, если хотите понять американскую душу.

На плакате значилось:

"Автомобильный сервис. Здесь вас всегда встретят с дружеским смехом!"

Мы живо представили себе бытовую картинку: изуродованного пассажира на исковерканной машине, вроде той, которую мы видели в гараже Гранд - каньона, встречают хихиканьем.

- Нет, нет, мистеры, серьезно, смех - это стиль американской жизни.

Это правильно. Американский смех, в общем, хороший, громкий и жизнерадостный смех, иногда все-таки раздражает.

Предположим, встречаются два американца.

1-й американец (улыбаясь). How do you do!

2-й американец (показывая часть зубов). How do you do!

1-й. Как поживаете? (Смеется.)

2-й. Очень хорошо. Спасибо! (Показывает все тридцать два зуба, среди которых видны три золотых.) А вы как поживаете?

1-й. Вери найс! Прекрасно! (Громко смеется.) Как идут ваши дела?

2-й. Найс! (Хохочет.) А ваши?

1-й. Великолепно! (Бешено хохочет.) Ну, до свиданья, кланяйтесь жене!

2-й. Спасибо. Ха-ха-ха! Вы тоже кланяйтесь! (Извергая целый водопад смеха, изо всей силы хлопает первого по плечу.) Гуд бай!

1-й (покачивается от хохота и хлопает по плечу второго). Гуд бай!

(Садятся в свои автомобили и разъезжаются в разные стороны с огромной скоростью.)

В таком разговоре возможен еще один вариант, который, в общем, почти не меняет дела:

1-й американец (улыбаясь). Как идет ваш бизнес?

2-й американец (смеется). Очень плохо. Вери бед. А ваш?

1-й (хохочет). Омерзительно! Вчера вылетел со службы.

2-й (надрываясь от смеха). Как поживает ваша жена?

1-й. Она довольно опасно заболела. (Пытается сделать серьезное лицо, но бодрый, жизнерадостный смех вырывается наружу.) Вчера был... ха-ха-ха... Вчера... ах, не могу!.. Вчера был доктор.

2-й. Риали? Правда? Ах, как жалко! Я вам сочувствую, дружище! (С бодрым смехом хлопает первого по плечу.)

Американцы смеются и беспрерывно показывают зубы не потому, что произошло что-то смешное, а потому, что смеяться - это их стиль.

Американцы смеются и беспрерывно показывают зубы

Америка - страна, которая любит примитивную ясность во всех своих делах и идеях.

Быть богатым лучше, чем быть бедным. И человек, вместо того чтобы терять время на обдумывание причин, которые породили бедность, и уничтожить эти причины, старается всеми возможными способами добыть миллион.

Миллиард лучше, чем миллион. И человек, вместо того чтобы бросить все дела и наслаждаться своим миллионом, о котором мечтал, сидит в офисе, потный, без пиджака, и делает миллиард.

Заниматься спортом полезнее для здоровья, чем читать книги. И человек все свое свободное время отдает спорту.

Человеку необходимо иногда развлекаться, чтобы отдохнуть от дел, и он идет в кино или бурлеск, где его не заставят думать над каким-нибудь жизненным вопросом, так как это помешало бы ему отдыхать.

Смеяться лучше, чем плакать. И человек смеется. Вероятно, в свое время он принуждал себя смеяться, как принуждал себя спать при открытой форточке, заниматься по утрам гимнастикой и чистить зубы. А потом - ничего, привык. И теперь смех вырывается из его горла непроизвольно, независимо от его желания. Если вы видите смеющегося американца, это не значит, что ему смешно. Он смеется только по той причине, что американец должен смеяться. А скулят и тоскуют пусть мексиканцы, славяне, евреи и негры.

Мы выехали на прекрасную четырехполосную дорогу Лос-Анжелос - Сан-Франциско и снова попали в автомобильный вихрь, от которого стали было отвыкать в пустыне. Дорога, разделенная белыми полосами, была черная - цвета смолы, она жирно блестела. Мимо, сверкнув стеклами, со свистом проносились автомобили. Издали они казались очень высокими, так как дорога отражала их колеса. Мчались "бьюики", "форды", "крайслеры", "паккарды", ревели и фыркали, как коты, бесчисленные машины. Вечное движение идет на американских дорогах.

Калифорния славится автомобильными катастрофами. Вдоль дороги все чаще стали попадаться большие плакаты, увещевавшие шоферов ехать поосторожнее. Они были превосходно выполнены, лаконичны и страшны. Огромный полисмен, держа труп девочки в левой руке, правой указывал прямо на нас. Внизу была подпись: "Прекратите эти убийства!" На другом плакате был изображен обезумевший, всклокоченный человек с детским трупом на руках. И подпись: "Что я наделал!"

- Нет, Бекки, я не хочу, чтобы нас встречали дружеским смехом,- говорил мистер Адамс.- Сэры, вы хотите, чтобы наш разбитый кар встретили дружеским смехом? Бекки, ты должна держаться сорока миль.

Миссис Адамс попыталась было возражать, но плакаты произвели на нас такое сильное впечатление, что мы присоединились к мистеру Адамсу, и наш авантюристически настроенный драйвер покорился. - Бекки,- восклицал мистер Адамс,- неужели ты хочешь, с трудом держа мой тяжелый труп, кричать на всю Калифорнию: "Что я наделала!"

Потом мистер Адамс углубился в карту и, сосредоточенно ворча, стал проводить по ней какие-то прямые и кривые линии.

- Сэры! - сказал он наконец.- Мы должны заехать в Секвойя-парк. Это тут недалеко. У города Делано надо будет свернуть направо. Крюк небольшой - миль шестьдесят, не больше. Заедем на пять минут, а потом снова на дорогу, и прямо в Сан-Франциско. Нет, сэры, не говорите мне ничего. Будет просто глупо не заехать в Секвойя-парк. Нет, правда, мы должны быть настоящими путешественниками.

Сейчас мы очень благодарны мистеру Адамсу за то, что он затащил нас в Секвойя - парк; но тогда мы были слишком утомлены путешествием через пустыню, слишком переполнены впечатлениями и слишком сильно стремились в Сан-Франциско, чтобы сразу согласиться на этот шаг.

Состоялся летучий совет, на котором мистер Адамс, всегда такой осторожный, держал себя, как Суворов.

Было принято решение - заехать в Секвойя-парк на пять минут.

Покуда мы доехали до Делано, прошло часа два. Справа показались горы. Мы свернули к ним. Это была Сьерра-Невада, горная цепь, протянувшаяся на пятьсот миль между плоскогорьем Колорадо и Калифорнийской долиной.

Снова перед нами были суровые горные виды, снова миссис Адамс, в восторге подымая обе руки и высовываясь из окна, кричала: "Смотрите, смотрите!" - и мы умоляли ее положить руки обратно на рулевое колесо и обратить глаза на дорогу, клятвенно обещая, что за обедом мы опишем ей все красоты в художественной форме. Но до обеда было еще далеко.

Начался подъем по живописной дороге среди мелких скал, ручейков и густой, сверкающей на солнце хвои. Как радостно было с каждым поворотом возноситься все выше к голубому небу, туда, где на недосягаемой для нас высоте виднелась снежная вершина. Внизу, в почти отвесных зеленых склонах просвечивали узкие полоски дороги, по которой мы проехали уже час назад, а ручейков и вовсе не стало видно. Скоро солнце тоже оказалось внизу.

- Где же секвойи? - тоскливо спрашивали мы.

- Нет, не говорите мне - "где секвойи?" - довольно растерянно отвечал мистер Адамс. - Секвойи скоро будут.

- Но уже время обеда,- заметила миссис Адамс, поглядев на часы и одновременно с этим проделывая новый головокружительный поворот.

- Нет, Бекки, серьезно, нельзя так рассуждать - "уже время обеда!". Нет, правда, мне больно слушать, когда ты так рассуждаешь.

- Мы думали, что заедем на пять минут, а уже прошло часа четыре.

Но вот показалась входная будочка национального парка, и мы, облегченно вздохнув, отдали по доллару. Однако прошло еще около часа пути, прежде чем мы увидели первую секвойю.

- Смотрите, смотрите! - крикнула миссис Адамс, останавливая автомобиль.

Сперва мы ничего не могли заметить. Вровень с дорогой неподвижно стоял целый лес хвойных вершин, стволы которых росли из склонов под нашими ногами. Но одна вершина, смешавшись с прочими, чем-то отличалась от них. Приглядевшись, мы заметили, что ее хвоя темнее и имеет несколько другую форму. Мы осторожно посмотрели вниз. В то время как стволы других деревьев оканчивались совсем близко, косо врастая в склоны,- этот ствол, толстый, как башня, шел прямо в бездну, и невозможно было проследить, где он начинается.

- Ну, что вы скажете, сэры! - ликовал мистер Адамс.- Вы, кажется, спрашивали, где секвойи?

- Смотрите, смотрите! - снова крикнула миссис Адамс.

На этот раз пришлось посмотреть не вниз, а вверх. Рядом с нами подымался из земли ствол другого гигантского дерева. Не удивительно, что мы не сразу его заметили. Он был слишком велик, слишком ненормален среди обычных стволов окружавших его елей и сосен, чтобы глаз, воспитанный на естественной разнице между маленьким и большим, мог бы сразу отметить этот феномен.

Мы медленно поехали дальше, от дерева к дереву. Оказалось, что первые два, перед которыми мы остановились в изумлении, были самыми маленькими экземплярами. Теперь мы ехали по древнему сумрачному лесу, фантастическому лесу, где слово "человек" перестает звучать гордо, а гордо звучит лишь одно слово - "дерево". Секвойи, принадлежащие, по мирному выражению ученых, "к семейству хвойных", растут по соседству с обыкновенными елями и соснами и поражают человека так, будто он увидел среди кур и поросят живого птеродактиля или мамонта.

Самому большому дереву четыре тысячи лет. Называется оно "Генерал Шерман". Американцы - люди чрезвычайно практичные. Возле "Шермана" висит табличка, где с величайшей точностью сообщается, что из одного этого дерева можно построить сорок домов, по пяти комнат в каждом доме, и что если это дерево положить рядом с поездом "Юнион Пасифик", то оно окажется длиннее поезда. А глядя на дерево, на весь этот прозрачный и темный лес, не хотелось думать о пятикомнатных квартирах и поездах "Юнион Пасифик". Хотелось мечтательно произносить слова Пастернака: "В лесу клубился кафедральный мрак" - и стараться как можно спокойней представить себе, что это "семейство хвойных" мирно росло, когда на свете не было не только Колумба, но и Цезаря, и Александра Македонского, и даже египетского царя Тутанхаммона.

Вместо пяти минут мы пробыли в лесу часа два, пока сумрак не сгустился еще больше. Об обеде нельзя было и думать до возвращения в долину. И мы поступили бы лучше всего, если б, не медля ни минуты, отправились обратно. Но тут вдруг супруги Адамс переглянулись, и на их лицах появились две совершенно одинаковых зловещих улыбки. Нам стало ясно, что задумали наши милые друзья. Тщетно мы умоляли их опомниться, подумать о бэби. Супруги были непреклонны. Взявшись за ручки, они отправились "брать информацию". К счастью, они вернулись очень быстро, так как "брать информацию" было решительно негде, разве что у "Генерала Шермана". Лес давно уже опустел. Стало очень холодно.

- Ну, вот и прекрасно. Едем обратно старой дорогой.

- Придется ехать,- со вздохом сказала миссис Адамс, запуская мотор.

- Нет, серьезно, сэры,- сказал мистер Адамс,- хорошо было бы разузнать, нет ли какой-нибудь другой дороги в долину.

- Зачем же нам другая дорога? Есть прекрасная дорога, по которой мы ехали.

- Сэры! Лишняя информация никогда не помешает.

И тут, к нашему ужасу, мы увидели фигуру сторожа. Делать ему было нечего, настроение у него было прекрасное, и он что-то весело насвистывал. Супруги Адамс набросились на него, как вурдалаки.

- How do you do! - сказала миссис Адамс.

- How do you do! - ответил сторож.

И пошли расспросы. Не менее пятидесяти раз сторож сказал "иэс, мэм!" и такое же количество раз "но, мэм!"

- Сэры! - воскликнул мистер Адамс, усаживаясь в машину.- Есть новая дорога. Мимо дерева "Генерал Грант". Оно тут близко, в пятнадцати милях.

- Но уже темно. Мы все равно ничего не увидим.

- Да, да, да, сэры! О, но! Не говорите так - "мы ничего не увидим". Не надо так говорить.

Перед тем как окончательно двинуться в путь, миссис Адамс решила еще раз удостовериться в правильности полученной информации и снова подозвала сторожа.

- Значит, ехать прямо? - спросила она.

- Иэс, мэм.

- Пока не доедем до "Генерала Гранта"?

- Иэс, мэм.

- А потом направо?

- Но, мэм. Налево.

- Значит, налево?

- Иэс, мэм.

- А не направо?

- Но, мэм.

- До третьего перекрестка?

- Но, мэм. До второго перекрестка.

- Тэнк ю вери мач! - крикнул мистер Адамс.

Великий ночной поход с вершин Сьерра-Невады в Калифорнийскую долину

И начался великий ночной поход с вершин Сьерра-Невады в Калифорнийскую долину. Около двух часов мы ехали в полной тьме. Что росло вокруг, мы не видели и больше, вероятно, никогда не увидим. Возможно, что был там и генерал Грант, и генерал Ли, и еще десяток южных и северных генералов. На поворотах свет наших фар скользил по ровным меловым скалам. Слева была глубочайшая черная пропасть, очень далеко внизу еле светились несколько огоньков. Вдруг наша машина дернулась, задние колеса стало заносить. Мы сразу же вспомнили день несчастий, Скалистые горы, Галлоп - и замерли. Автомобиль, потерявший управление, косо стал поперек дороги, метров десять скользил задом и наконец остановился в нескольких сантиметрах от края бездны.

- Нет, нет, сэры,- забормотал мистер Адамс, силясь выйти из машины и ударяя локтем в стекло,- спокойней, спокойней... Да, да, да... Это ужасно! Все пропало!

Выйдя на дорогу, мы увидели, что стоим на льду.

Одна цепь была в порядке. Мы ее надели и стали осторожно толкать машину. Миссис Адамс ловко развернулась, и автомобиль осторожно двинулся дальше. У нас вошло в традицию во время тяжелых дорожных переживаний сохранять горделивое молчание. Молчали мы и сейчас. Только мистер Адамс горячо шептал:

- Бекки! Бекки! Не больше пяти миль в час! Нет, серьезно. Ты должна понимать, что такое падение с высоты Сьерра-Невады.

Между вершинами нависших над бездной елей показался очень большой червонный месяц.

Спуск по обледеневшей дороге совершался долго. Мы потеряли всякое представление о времени, а наши желудки всякое представление о еде. Наконец ледяной наст окончился, но прибавилась новая беда. Красный столбик прибора, показывающего уровень бензина в баке, опустился почти до предела и был еле заметен.

- Наш газолин к черту пошел! - с восторгом и ужасом крикнул мистер Адамс.

Мы проехали еще некоторое время, прислушиваясь к работе мотора и соображая, как мы устроимся на ночь, когда бензин иссякнет и машина остановится.

И тут произошло то, что должно было произойти в Америке, стране автомобильных чудес. Показалась газолиновая станция, маленькая станция, всего с одной колонкой. Но как мы ей обрадовались! Снова начинался сервис! Начиналась жизнь! Заспанный человек, бормоча "иэс, мэм" и "но, мэм", налил полный бак бензина. Проехав миль двадцать, мы заметили, что он забыл привернуть пробку. Мы до самого города Фрезно ехали без пробки, боясь выбрасывать из окна окурки, так как решили, что открытый бензин может воспламениться и наш кар "к черту пойдет", а вместе с ним, естественно, к черту пойдем и мы.

Долгое время мы ехали по дороге, с двух сторон обсаженной пальмами.

Город Фрезно, знаменитый, как объяснил нам мистер Адамс, тем, что в нем живет много греков, спал. На улицах не было ни души. Только один полисмен огромного роста медленно обходил магазины и возле каждого из них останавливался, чтобы посмотреть, цел ли замок. Американские греки могли спать спокойно.

Когда мы подъехали к гостинице, было двенадцать часов ночи. Спидометр показывал, что в этот день мы проехали триста семьдесят пять миль. Миссис Адамс просидела за рулем шестнадцать часов подряд. Это был настоящий рекорд. Мы хотели крикнуть "ура", но не смогли. Не было голоса.