Москва, страстной бульвар, 7 ноября

В час дня

По Тверской летят грузовики, набитые розовыми детскими мордочками.

- У-р-р-а!

Мордочки и бумажные флажки улетают к Красной площади. Дети празднуют Октябрь. За ними, фыркая и пуская тоненький дым, грохочет зеленый паровоз М.-Б.-Б ж. д.

Прошли железнодорожники - идут школы. Школы прошли - опять надвигаются рабочие.

- Долой фашистов!

Через Страстную площадь проходят тысячи и десятки тысяч.

Тысячи красных бантов.

Тысячи красных сердец.

Тысячи красных женских платочков.

Манифестации, растянувшиеся по Страстному бульвару, терпеливо ждут своей очереди.

Десять часов. Одиннадцать. Двенадцать.

Но от Ходынки, от Триумфальных ворот все валит и валит. Вся Москва пошла по Тверской. Так зимой идет снег, не перерываясь, не переставая.

И в ожидании колонны рабочих на бульваре развлекаются чем могут.

Усердно и деловито, раскрывая рты, как ящики, весело подмигивая, поют молодые трактористы, старые агрономы, китайцы из Восточного университета и застрявшие прохожие. Поют все.

Кончив петь, становятся в кружок и весело, молодые всегда веселы, громко на весь мир кричат:

- Да здрав-ству-ет гер-ман-ска-я ре-во-лю-ци-я! Смотрят на итальянцев, стоящих поближе к Петровке, смотрят на их знамя, читают надпись:

- А морте ла боргезиа мондиале!

- Буржуазия! - догадывается тракторист.

- А мондиале, что такое?

Итальянец в мягкой шляпе улыбается, все его тридцать два зуба вылезают на улицу, и он говорит:

- А морте! - и трясет кулаком.

- А морте - смерть! Ла боргезиа мондиале - мировая буржуазия! Смерть мировой буржуазии! А морте ла боргезиа мондиале!

Итальянец радостно хохочет и снова подымает кулак. Кулак большой.

- Фунтов пять в кулаке-то, а? Трактористы хохочут.

А по Тверской все идут.

 Мы, молодая гвардия... 
 Это есть наш последний...

Остальное теряется в ударах барабана. Это, поворачивая с Петровки на бульвар, возвращается с парада конница.

Колеблются и наклоняются пики. На пиках трепещут и взволнованно бьются красные и синие, треугольные флажки.

Потри вряд, всадники проходят мимо жадных глаз.

- Первая конная!

- Да здравствует Первая конная!

- Качать!

Десяток рук подымается и протягивается к первому кавалеристу.

- Не надо, товарищи! Товарищи, неудобно ведь! Нас там позади много. Задержка будет!

Но он уже схвачен. Его стаскивают с седла. Он уже не отбивается. Он счастливо улыбается, неловко переворачивается в воздухе и кричит:

- Лошадь, придержите лошадь! Опять взлет, еще раз, еще раз.

Кавалерист радостно что-то кричит, качающие тоже страшно довольны. Наконец кавалериста отпускают. Еще не отдышавшись, он торопливо садится на лошадь и, уже отъезжая, кричит:

- Спасибо, товарищи!

Конница топочет и быстро скачет под дружеские крики.

- Ура, красная конница! - кричат в толпе.

- Ура, рабочие! - несется с высоты седел.

- Качать! - решает толпа.

И, придерживая сабли, кавалеристы снова летят вверх.

Их окружают, им не дают дороги.

- Возьми, братишка!

Дают папиросы - все что есть.

Работа кипит. Покачали, дали папиросы, дальше.

И, слегка ошеломленные этим неожиданным нападением, кавалеристы козыряют и исчезают.

Конная артиллерия проносится на рысях. Пушки подпрыгивают и гремят на каменной мостовой. Ее тяжелый бег ничем не удержать.

Но солдата с флажком, замыкающего отряд, все-таки качают. Напоследок качают особенно энергично. Бедняга летит, как пуля.

Между тем дорога освобождается.

- На места! На ме-ста!

Кавалерист догоняет свой отряд, колонны строятся, оркестры бьют:

 Ни бог, ни царь и ни герой...

Колонны идут на Красную площадь, чтобы в шестую годовщину Октября повторить в тысячный раз:

- Дело, начатое в октябре семнадцатого года, будет продолжено, и мы его продолжим.

1923

Примечания

Москва, Страстной бульвар, 7 ноября.- Впервые опубликован в газете "Гудок", 1923, № 1045, 9 ноября. Подпись: Иф. Очерк не переиздавался.

Печатается по тексту газеты "Гудок".