Московские ассамблеи

 - Пей, собака! 
 - Пей до дна, пей до дна! - подхватил хор. 
 Раздались звуки цевниц и сопелей. 
 Граф Остен-Бакен уже лежал под столом.

(Гуго Глазиус, "История Руси")

В тот вечерний час, когда в разных концах Москвы запевают граммофоны-микифоны, на улицах появляются граждане, которых не увидишь в другое время.

Вот идет тощий юноша в лаковых штиблетах. Это не баритон, не тенор и даже не исполнитель цыганских романсов. Он не принадлежит к той категории трудящихся (рабис, рабис, это ты!), коим даже в эпоху реконструкции полагается носить лаковую обувь.

Это обыкновенный гражданин, направляющийся на вечеринку. Третьего дня вечеринка была у него, вчера у товарища Блеялкина, а сейчас он идет на ассамблею к сослуживцу Думалкину. Есть еще товарищ Вздох-Тушуйский. У него будут пировать завтра.

У всех - Думалкина, Блеялкина, Вздох-Тушуйского и у самого лакового юноши Маркова - есть жены. Это мадам Думалкина, мадам Блеялкина, мадам Вздох и мадам Маркова.

И все пируют.

Пируют с такой ошеломляющей дремучей тоской, с какою служат в различных конторах, кустах и объединениях.

Уже давно они ходят друг к другу на ассамблеи, года три. Они смутно понимают, что пора бы уже бросить хождение по ассамблеям, но не в силах расстаться с этой вредной привычкой.

На ассамблеи

Все известно заранее.

Известно, что у Блеялкиных всегда прокисший салат, но удачный паштет из воловьей печени. У пьяницы Думалкина хороши водки, но все остальное никуда. Известно, что скупые Вздохи, основываясь на том, что пора уже жить по-европейски, не дают ужина и ограничиваются светлым чаем с бисквитами "Баррикада". Также известно, что Марковы придут с граммофонными пластинками, и известно даже, с какими. Там будет вальс-бостон "Нас двое в бунгало", чарльстон "У моей девочки есть одна маленькая штучка" и старый немецкий фокстрот "Их фаре мит майнер Клара ин ди Сахара", что, как видно, значит: "Я уезжаю с моей Кларой в одну Сахару".

Надо заметить, что дамы ненавидят друг друга волчьей ненавистью и не скрывают этого.

Пока мужчины под звуки "Нас двое в бунгало, и больше никого нам не надо" выпивают и тревожат вилками зеленую селедку, жены с изуродованными от злобы лицами сидят в разных углах, как совы днем.

- Почему же никто не танцует? - удивляется пьяница Думалкин.- Где пиршественные клики? Где энтузиазм?

Но так как кликов нет, Думалкин хватает мадам Блеялкину за плечи и начинает танец.

На танцующую пару все смотрят с каменными улыбками.

- Скоро на дачу пора! - говорит Марков подумав.

Все соглашаются, что действительно пора, хотя точно знают, что до отъезда на дачу еще осталось месяцев пять.

К концу вечера обычно затевается разговор на политические темы. И, как всегда, настроение портит Вздох-Тушуйский.

- Слышали, господа,- говорит он,- через два месяца денег не будет.

- У кого не будет?

- Ни у кого. Вообще никаких денег не будет. Отменят деньги.

- А как же жить?

- Да уж как хотите,- легкомысленно говорит Вздох.- Ну, пойдем, Римма. До свиданья, господа.

- Куда же вы? - говорит испуганная хозяйка.- Как же насчет денег?

- Не знаю, не знаю! В Госплане спросите. Наобедаетесь тогда на фабрике-кухне. Значит, назавтра я вас жду. Марковы принесут пластиночки - потанцуем, повеселимся.

После ухода Вздохов водворяется неприятная тишина. Все с ужасом думают о тех близких временах, когда отменят деньги и придется обедать на фабрике-кухне.

Так пируют они по четыре раза в неделю, искренне удивляясь:

- Почему с каждым разом ассамблеи становятся все скучнее и скучнее?

1929

Примечание

Московские ассамблеи.- Впервые опубликован в журнале "Чудак", 1929, № 46. Подпись: Ф. Толстоевский.

Печатается по тексту Собрания сочинений в четырех томах, том III, "Советский писатель", М. 1939.