Давид и Голиаф

- А я вам говорю, что украинцы раздавят ресефецеровцев как котят! Во-первых, они в этом году уже давно тренируются. У них, на юге, можно тренироваться с февраля месяца. А во-вторых, они захотят отплатить Москве за прошлогоднее поражение! Уж я-то знаю! Еще в тысяча девятьсот тринадцатом году, когда Одесса играла с Ленинградом, я сказал: "Южане всегда будут бить северян".

Эту фразу произнес огромный усатый мужчина, вытирая лоб и щеки платком. Усатый мужчина потел. Пот стекал с него шумными весенними ручьями. Галстук душил его. Судьба зло пошутила над усатым. Когда, оттеснив толпу жирными плечами, он пробился к кассе и потребовал билет, ему задали простой житейский вопрос:

- Вам на какую трибуну? На северную или на южную?

И усатый, почувствовав себя вдруг квартиронанимателем, сказал:

- Конечно, на южную.

Теперь, сидя лицом к беспощадному солнцу, он потел и скалил зубы.

- Не выиграет Украина. Куда ей! - воскликнул маленький мальчик, сосед усатого.- Во-первых, - в голу стоит Соколов, а во-вторых,- наложат украинцам, как пить дать.

По сравнению с усатым Гулливером мальчик казался лилипутом. Мальчик не обливался потом, не скалил зубов. Он дружил с солнцем. Немигающим взглядом смотрел он на зеленое поле и ждал.

Гулливер покосился на лилипута сверху вниз. С минуту он соображал: стоит ли вступать в спор с таким маленьким? Потом не выдержал.

- Это кто же кому наложит? - спросил он ироническим басом.

- Москва наложит Украине! - звонко ответил мальчик.

Усатый затрясся от негодования.

- А известно ли тебе, мальчик, что украинцы тренируются с февраля? - язвительно спросил он.

- Известно,- ответил мальчик.- Мне все известно. Только куда им до наших. Украинцы мелкие. Не хватит выдержки.

- Знаешь что, мальчик,- сказал Гулливер, стараясь смягчить густоту своего голоса,- давай заключим пари. На три рубля! Я говорю, что побьет Украина. Хочешь?

-Пожалуйста, дяденька,- заметил мальчик,- я охотно. Только у меня таких денег нет.

- А сколько у тебя есть?

Мальчик встал и принялся рыться в карманах. Он вытащил хорошую костяную пуговицу, самодельный перочинный нож и потертый двугривенный.

- Это все,- со вздохом сказал он,- больше ничего нет.

- Ладно,- вскричал азартный Гулливер,- ставлю три рубля против ножа, пуговицы и двугривенного.

Мальчик побледнел. Ближайшие полтора часа могли лишить его всего накопленного с таким трудом богатства. В то же время прельщала возможность неслыханно, легендарно увеличить основной капитал.

- Идет! - прошептал мальчик, закрывая глаза. Давид и Голиаф ударили по рукам. Сорокатысячная толпа заревела. Казалось, начинается землетрясение и за первыми глухими его ударами последуют такие удары, которые разрушат бетонный стадион, подымут и понесут пыль Петровского парка и заставят померкнуть солнце.

На поле выбежала Украина в красных рубашках. За нею РСФСР - в голубых.

Мальчик издал замысловатый возглас, который, очевидно, должен был изображать военный клич краснокожих, вцепился ручонками в колено своего мощного соседа и уже затем в продолжение всего матча не двигался с места.

Игра сразу же пошла быстрым темпом. Нападение Украины ринулось вперед. Мяч легко перелетал от красного к красному, минуя голубых. Последний москвич остался позади. Еще секунда, и украинец вобьет в ворота противника первый мяч.

Из-под усов Гулливера вырвался рокот. Мальчик закрыл глаза. Послышался сухой удар. Стадион замер. И сейчас же задрожал от криков. Вратарь сделал невозможное. Он задержал "мертвый" мяч.

- Ч-ч-черт! - прошептал Голиаф.

- А-а! - слабо вскрикнул мальчик. - Классный голкипер Соколов. Мировой голкипер!..

И еще сильней вцепился в тучное колено соседа.

Москвичи рассердились. Теперь инициатива была в их руках. Мяч с математической точностью переходил от голубого к голубому. Его вырывали, посылали к воротам Москвы, но он снова, неумолимо, как чемпион бега, приближался к Украине. Центр полузащиты - Селин передал его центру нападения Исакову. Исаков "обвел" украинского бека и передал мяч инсайту. Путь свободен. Инсайт несется вперед. Украинский голкипер растопырил руки...

Гулливер закрыл глаза и отвернулся.

- Дае-ошшь! - крикнул мальчик, сверкая глазами.

Удар! И мяч полетел в сторону, минуя ворота.

- Тьфу! Шляпа! - с омерзением сказал мальчик.- Ш-ш-ляпа!

Гулливер захохотал.

- По воротам не могут даже ударить! - завизжал он.- Ей-богу, в тысяча девятьсот тринадцатом году этого бы не было. По воротам, молодой человек, нужно уметь бить, бить-с, бить-с!

Первая половина игры окончилась вничью.

Давид и Голиаф смотрели друг на друга с нескрываемым отвращением. Голиаф пробился в буфет и притащил оттуда две бутылки ситро. Одну он утвердил между ногами - про запас, а из другой долго с наслаждением пил, фыркая, как конь, и с удовольствием отрыгиваясь. Давиду он не дал даже глотнуть.

- Плакала твоя пуговица, мальчик,- издевался он,- плакал твой ножик. Плакал двугривенный! Наложат украинцы москвичам.

- А ты что, одессит? - грубо спросил мальчик.

- Я харьковский,- ответил толстяк,- у нас, слава богу, в футбол умеют играть. Не то что у вас в Москве.

- Смотри, дядя, за своей трешкой. А моего ножика раньше времени не касайся.

Вторая половина игры велась с необыкновенным упорством. Игроки падали, подымались, снова падали и снова бросались в бой.

И вдруг, совершенно неожиданно, на пятнадцатой минуте, московский игрок забил гол в ворота Украины.

- Что? Слопал? - крикнул мальчик.

- Сейчас отквитают,- ответил толстяк дрожащим голосом.

С этого времени мечты Голиафа сосредоточились на одном: на том, чтобы украинцы отквитали гол. Мечты Давида были обратно пропорциональны.

Все усилия Украины разбивались о каменную защиту. Времени оставалось все меньше и меньше.

"Ничего,- думал толстяк,-осталось пять минут. Успеют отквитаться!"

Он не терял надежды даже тогда, когда до конца матча осталась минута. Свисток судьи прозвучал для усатого траурным маршем. Все кончилось. Усатый встал и зашатался. Обезумевший мальчик, забыв про пари, бросился вниз, чтобы вдоволь покричать и посмотреть, как качают игроков.

Толстяк, удрученный так, как будто бы его обокрали, смешался с огромной толпой и направился к выходу.

Трамваи брались с боя

Трамваи брались с боя. Сесть в трамвай представлялось делом совершенно невозможным. Толстяк пошел пешком.

На Триумфальной площади его схватил за ногу какой-то мальчик. Это был Давид. Каким-то чудом ему удалось настигнуть Голиафа. Радости его не было границ.

- Это я, дяденька,-сказал он, тяжело дыша,- давай три рубля.

Толстяк оглянулся по сторонам, вокруг него шла нормальная городская жизнь. Все было на месте - трамваи, автобусы, милиционер. Никто не бежал, никто никого не "обводил", никто не кричал. Все было тихо, мирно и прилично.

Тогда он обдернул пиджак, поправил галстук и гордо, сверху вниз, посмотрел на мальчика.

- Давай три рубля! - повторил мальчик.

- Пошел, пошел, мальчик,- сказал толстяк.- А вот я тебя в милицию! - И, обращаясь к прохожим, добавил: - Прямо проходу нет от этих беспризорных! Еще чего доброго в карман залезут.

И мальчик понял, что дело его безнадежно.

- Сволочь! - презрительно сказал он. - Тоже! А еще болельщик называется! Сволочь!

1929

Примечания

Давид и Голиаф.- Впервые опубликован в журнале "Чудак", 1929, № 23. Рассказ не переиздавался.

Печатается по тексту, подготовленному Е. Петровым в 1930 году для книги "Без доклада".